Юлия Васильевна Разумовская прожила долгую, интересную и трудную жизнь. Долгую - потому что принадлдежит к поколению 20-х годов, т.е. рядом с ней работали такие живаписцы как Ф.Богородский, мой дед, и Борис Иогансон, П. Корин и Б. Ряжский и многие другие советские художники, родившиеся в 90-е годы. Интересные - потому что она видела конец XIX и начало XX века, революцию, гражданскую войну, драматический, реконструктивный и трагический военный периоды, 50-е и 70-е годы. Наконец, трудную, в том смысле, что жизнь любого художника принципиально трудна, но в то же время прекрасна высоким и гуманным счастьем - приобщением к жизни народа, к созданию красоты, открытием правды.
Юлия Разумовская родилась в 1896 году, в Саратове, в семье профессора В. И. Разумовского - одного из виднейших представителей отечественной хирургии конца XIX - начала XX века, которому я посвятил отдельную страницу в истории моей семьи. Ее детсов прошло в дружной и интересной семье, где все людили искусство, занимались музыкой, живописью, увлекаались литературой, поэзией и театром.
Первым ее педагогом в детские годы был ученик известного казанского художника Н. И. Фешина — В. И. Корсунцев. После переезда семьи в Саратов, где В. И. Разумовский был организатором и первым ректором университета, Юлия Васильевна училась в саратовском Боголюбовском художественном училище при старейшем русском Радищевском музее, имея возможность знакомиться с его выдающимся собранием.
Окончательному выбору профессии художника способствовала встреча с великим Суриковым, происшедшая у родственников Разумовских — Добринских, проводивших лето на Волге. Вот что писала она о встрече с Суриковым:
"Мне выпало счастье лично встречаться и общаться с Василием Ивановичем Суриковым. Первый раз я увидела его на даче под Ставрополем на Волге, куда меня пригласили погостить мои родственники - семья сестры моей матери - Добринские. У меня с детства проявилась любовь к искусству. Добринские, приглашая меня к себе на дачу и зная мое увлечение, сообщили, что к ним должен приехать на лето В.И.Суриков, с которым они были в близких дружеских отношениях. Надо ли говорить, с каким нетерпением и трепетом я ждала встречи с великим художником, которого уже хорошо знала по его произведениям и который был для меня чем-то недосягаемым, чем-то почти сказочным. Эта первая встреча тогда была лучезарно жизнерадостной. Василий Иванович в семье Добринских был очень любим и чувствовал себя у них просто и легко. Был веселым, общительным, любил подшутить над кем-либо из окружающих, рисовать на них карикатуры, сочиняя шуточные стишки. Помню, как-то утром мы видим - на двери сарая красками намалевана страшная рожа. Это Василий Иванович, встав очень рано, сотворил ее, пока еще все спали, и был сам в восторге от своей затеи. Подобными шутками и весельем были наполнены дни моего пребывания у Добринских. Любил Василий Иванович прогулки с нами то в лес, то на берег Волги - в Ставрополе дачи были не так близко от реки. Он очень внимательно смотрел мои работы, которые я показывала ему, конечно, с великим страхом и волнением.
Осенью 1911 года я поехала в Москву сдавать экзамен в Училище живописи, ваяния и зодчества. Я провалилась. Огромное огорчение... В.И.Суриков, узнав о моем провале, утешал меня, отговаривал ехать в Петербург, куда я стремилась для подготовки в Академию художеств, советовал остаться в Москве и поступить в одну из частных студий, которых тогда в Москве было немало. Он указал мне на студию Василия Никитича Мешкова. И вот начались мои занятия в этой студии, где я проучилась весь сезон 1911/12 года, после чего успешно сдала экзамен в Академию художеств. Действительно, в студии Мешкова было прекрасно поставлено преподавание. Все работали с огромным увлечением. В отношении Василия Никитича к ученикам не было никакого чувства превосходства, снисхождения, которые всегда так давят молодежь. А молодежи здесь было много. Студия помещалась на пятом этаже большого дома на углу Моховой и Воздвиженки, в двух комнатах. В большой, очень светлой, днем занимались живописью, во второй по вечерам рисовали. И вспоминаю я, как праздник, те дни, когда вдруг неожиданно к нам в студию приезжал Василий Иванович,- по-видимому, он был в дружбе с Мешковым. Он с интересом обходил мастерскую, смотрел работы учеников, изредка делал какие-то замечания. Конечно, мы с жадностью ловили каждое его слово.
Весь этот год я часто встречалась с Суриковым у Добринских, иногда на выставках. В семье Добринских всегда бывало много молодежи, рядом с которой и Василий Иванович становился молодым. Веселый, общительный, он часто пел, аккомпанируя себе на гитаре. Могучая фигура сибирского казака, непокорные пряди густых, седеющих волос... Я всегда любовалась и восхищалась им, чувствуя за его незаурядной внешностью великого художника."
Суриков одобрил ее работы и решение стать художником. Для продолжения своего художественного образования Разумовская переезжает в Москву и поступает в 1912 году в студию В. Н. Мешкова, замечательного русского и советсткого портретиста. В этом же году произошла знаменательная встреча с В.И. Суриковым, которая решила судьбу Юлии Разумовской. Одобрительные отзывы великого художника о ее раотах стали напутствием в мир искусства.
В 1913 году Разумовская поступила в Академию художеств в Петербурге, где через два года занятий в классах перешла в мастерскую Д. Н. Кардовского. Вот, что пишет Юлия Разумовская о своем учителе в книге Академическая мастерская Д. Н. Кардовского / Ю. Разумовская // Искусство, 1964.(№8. — С. 55—57).
«Двадцать лет прошло с тех пор, как ушёл из жизни Дмитрий Николаевич Кардовский. Эта дата всколыхнула в душе давние воспоминания, и вновь и вновь оживает передо мной облик большого художника, любимого профессора, обаятельного человека большой культуры — Дмитрия Николаевича. Таким он остался в сердцах всех нас — его учеников, пронёсших благодарную память о нём через всю жизнь.
Моё знакомство с Дмитрием Николаевичем началось с того памятного момента, когда я после двухлетнего пребывания в классах Академии художеств была переведена в мастерские, получив на Художественном совете премию за эскиз на тему «Разъезд из театра» (эскиз был оставлен в Академии).
Робко, с огромным волнением подошла я к Дмитрию Николаевичу в коридоре Академии и спросила, может ли он принять меня в свою мастерскую. Он ответил, что мой эскиз ему понравился и что он охотно возьмёт меня в мастерскую. Радости моей не было границ.
Я давно уже мечтала учиться у Кардовского. Его мастерская считалась среди студентов самой сильной и передовой. Её направление и весь её «дух» резко отличались от атмосферы, царившей в других мастерских, в которых, по нашему мнению, был налёт рутины и отсталости. Попасть к Кардовскому было нелегко — желающих было много, а Дмитрий Николаевич принимал с большим разбором, только тех, чьи работы ему нравились и с кем, казалось ему, будет интересно заниматься.
Оглядываясь в прошлое, хочется поделиться воспоминаниями о далёких академических годах, о мастерской Кардовского, с которой связано лучшее время молодости, студенчества, время увлекательной работы, которую так стимулировало общение с любимым профессором, бывшим тогда в расцвете сил и таланта.
Выдающийся педагог, Дмитрий Николаевич был человеком глубокой разносторонней с культуры. Он давал ученикам много познаний и ценных сведений, был обаятелен в общении с людьми. С нами, учениками, он был всегда исключительно вежлив.
Импонировал нам Дмитрий Николаевич и своей артистической внешностью. Прекрасное, одухотворённое лицо, статный, хорошего роста, строго и элегантно одетый, он был сдержан, держался с большим достоинством и благородством.
Жил в те годы Д. Н. Кардовский в Царском Селе и приезжал на занятия в Академию два раза в неделю, по средам и субботам. Приезжал он и в те дни, когда ставилась новая натура, которую он любил ставить сам. Делал он это внимательно, не торопясь, привлекая кого-нибудь из учеников для помощи. Красиво умел он использовать большие куски тканей и прочий реквизит, которого было немало в его мастерской.
В дни его приездов с утра в мастерской чувствовалось напряжённое и взволнованное состояние, ожидание чего-то значительного и праздничного. Услышав его шаги на лестнице, все подтягивались. Войдя в мастерскую, он переодевался в синюю рабочую блузу, которая ему очень шла. Начинался просмотр работ. Мы замирали... Дмитрий Николаевич уделял каждому много внимания и времени. Замечания его были немногословны, точны, иногда уничтожающи. Так, помню, он сказал одному из студентов: «Лучше бы вы погуляли это время, чем работать так, как вы работаете». В мастерской наступила мёртвая тишина...
Хвалил он редко. Зато похвала его воспринималась как огромное счастье. Бывало, после неё чувствуешь себя на седьмом небе!
На всю жизнь запомнились некоторые указания и требования Дмитрия Николаевича. В начале работы он требовал прежде всего, чтобы фигура целиком была скомпонована на листе. Он не позволял переходить к деталям, пока крепко и чётко не была намечена общая форма.
«Учитесь видеть широкими массами, а не отдельными формами, идите от общего к частному. Рисуя один глаз, следите за его отношением к другому глазу и ко всему лицу в целом.
Линии сами по себе ничего не выражают, они лишь границы плоскостей, лежащих в их пределах», — часто повторял он нам.
В живописных работах он требовал, чтобы мы сразу начинали красками, без предварительного рисунка углем или карандашом.
«Учитесь рисовать кистью. Учитесь широко видеть всю натуру в общей связи и тональной и цветовой. Намечайте сразу фигуру в воздушной среде, в увязке её с фоном и тонально и живописно».
Портрет он ставил нам на неделю. Фигуру — на две недели. Приучал нас работать быстро: «Работайте быстро! Когда вы будете писать портрет, никто не будет вам долго высиживать», — говорил Дмитрий Николаевич. В первый же день мы должны были в портрете намечать всё лицо, а в этюде натурщика построить всю фигуру в целом.
Для эскизов он давал увлекательные темы, над которыми мы работали с интересом.
Иногда были специальные задания на построение композиции, как, например, задание вкомпоновать две фигуры в квадрат, сюжет — любой.
Кардовский учил нас быть к себе беспощадно требовательными. «Будьте предельно строги к себе. Если в ходе работы обнаружите ошибку, уничтожайте без жалости сделанное, как бы законченна ни была работа. Не довольствуйтесь приблизительностью, если хотите стать художником».
В мастерскую Кардовского приходили на рисунок и студенты других мастерских и факультетов. Так, часто приходили архитекторы. Мастерская Кардовского славилась как лучшая школа рисунка.
Жили и работали мы все удивительно дружно. Занимались с большим подъёмом и увлечением. Старостой нашим был С. В. Спирин. Он был сильным рисовальщиком и простым, оброжелательным человеком, хорошим товарищем. Противоположностью ему был Н. Э. Радлов, державшийся несколько особняком и относившийся к товарищам немного свысока. Помню, он посещал мастерскую далеко не регулярно, чем вызывал недовольство Дмитрия Николаевича.
Любимцем нашей мастерской был П. М. Шухмин. Он поражал нас своей разносторонней одарённостью: он был и талантливым актёром, и остроумным рассказчиком, всегда весёлый, общительный, жизнерадостный.
В большой дружбе была я с С. В. Рянгиной и С. М. Карповым. Они тогда только что поженились, и в их единственном тогда в нашей мастерской семейном доме мы проводили немало весёлых и уютных вечеров. Карпов обладал хорошим голосом, Рянгина играла на рояле. Маленькая, тоненькая, с двумя длинными белокурыми косами, она была очень живая, наблюдательная, остроумная. Не дай бог было попасть на её меткий и злой язычок!
Дружил с нами и ученик мастерской Н. Н. Дубовского — Н. Я. Белянин. Мы звали его цыганом — он был смуглый, черноволосый, весёлый. Помню, как в перерывы мы бегали иногда взапуски с ним и Рянгиной по длинным академическим коридорам.
Одновременно со мной учились также О. А. Кондратьева, Н. Э. Вехтерштейн, Е. И. Долганов, Н. К. Сверчков, В. А. Апостоли, А. А. Сапожников, И. Беленький, Ф. Ф. Коварский.
Мастерская Кардовского помещалась не в главном корпусе Академии, где были классы и остальные мастерские — В. Е. Савинского, В. Е. Маковского, Н. Н. Дубовского, В. В. Матэ. Она занимала верхний этаж небольшого здания на так называемом «Литейном дворе», отделённом от главного корпуса большим садом, в котором находилось небольшое, сплошь застеклённое здание — батальная мастерская Н. С. Самокиша.
Наша мастерская состояла из довольно большого помещения — собственно мастерской с двумя огромными окнами, одно из которых выходило на 4-ю линию Васильевского острова, и двух небольших комнат при ней. В одной в перерыве отдыхали ученики, в другой — ученицы. Но часто во время перерывов мы собирались вокруг Дмитрия Николаевича и он много и интересно рассказывал нам о своих ученических годах в мастерской великого Репина, о мюнхенском профессоре Ашбе, о своих встречах с видными художниками.
Я училась в Академии художеств на рубеже старой и новой России — поступила я в мастерскую. Кардовского в 1915 году. После трёх лет войны началась революция. Д. Н. Кардовский руководил мастерской и в трудные голодные годы первых послереволюционных лет. Мастерская почти не отапливалась. Ученики получали в пайке зачастую вместо хлеба неочищенный овёс. Конина была редким деликатесом. И всё-таки мы продолжали работать.
Кардовский безропотно разделял общие лишения. Помню, однажды, придя в мастерскую, я застала его за необычным занятием — он колол и ел орехи. «Вот, достал орехов, голоден, — сказал он мне. — Они мне вместо обеда...»
В 1920 году я переехала в Москву, где жизнь была относительно легче. Год я пробыла на графическом факультете Вхутемаса, а осенью в начале занятий узнала, что Дмитрий Николаевич переехал в Москву и имеет мастерскую во Вхутемасе. Я тотчас же отправилась к нему. Не могу забыть, с какой радостью он меня встретил, отечески обнял, вопреки своей обычной сдержанности. Москва была ещё ему чужда, так же как и Вхутемас и его новые ученики. Меня он воспринял, вероятно, как часть его родной академической мастерской, и моё появление было для него приятной неожиданностью.
В искусстве 20-х годов было засилье формалистов всех видов и направлений. Во Вхутемасе царила порядочная неразбериха и расхлябанность. Установки Д. Н. Кардовского в пре- подавании, его требования строгого реалистического рисунка изучения натуры шли вразрез с господствовавшими тогда течениями. И его мастерская в то время считалась «отсталой».
Но прошло немного времени, жизнь отмела формалистические кривляния, искусство твёрдо встало на путь социалистического реализма. Имя Кардовского снова завоевало авторитет и уважение.
Дмитрий Николаевич не порывал отношений со своими учениками и после того, как они кончали своё профессиональное обучение и уходили в жизнь. Он принимал участие в их судьбе, помогал им советами и устройством профессиональных дел, живо интересовался их работами.
У меня сохранилось несколько его писем ко мне, показывающих его внимательное, сердечное отношение и готовность помочь ученикам в творческих делах и жизнеустройстве.
В письме от 25 февраля 1926 года он извещает меня о его разговоре обо мне (без всякой просьбы с моей стороны) с организатором выставок общества «Жар-Цвет» художником К. В. Кандауровым: «Вы потрудитесь списаться с ним, напишите ему, что Вы та самая моя бывшая ученица, о которой я говорил ему, как об имеющей интересные работы из Самарканда и другие».
В 1936 году меня принимали в члены МОСХа, там была развёрнута выставка-показ моих работ. Дмитрий Николаевич болел, был прикован к постели. Но, узнав об этом, прислал в правление МОСХа письмо с моей характеристикой, писал о том, что я заслуживаю быть принятой в члены творческого союза. Это письмо привезла на заседание правления, на котором обсуждалась моя кандидатура, жена Дмитрия Николаевича — О. Л. Делла-Вос Кардовская, передавшая его просьбу зачитать письмо при обсуждении моих работ. Всё это говорит об исключительно внимательном и заботливом отношении Дмитрия Николаевича к своим ученикам.
Помню чествование Д. Н. Кардовского в 1938 году. В выставочном зале Московского товарищества художников на Кузнецком мосту была организована выставка работ Кардовского и Делла-Вос-Кардовской. Дмитрий Николаевич был уже тяжко болен. Его привезли на машине и внесли в помещение в кресле. Вечер прошёл торжественно, тепло и многолюдно.
И мы, его ученики, сохраняли и сохраняем друг с другом хорошие товарищеские отношения и творческое общение. Так, я встречалась с В. А. Апостоли, А. А. Сапожниковым и другими соучениками по академической мастерской. А с О. А. Кондратьевой и С. В. Рянгиной в течение всей жизни нас связывала тесная дружба.
Благодарную память о дорогом учителе я сохраню до конца моих дней. Имя большого художника и замечательного педагога заняло почётное место в истории советского изобразительного искусства.»
Заканчивала свое образование Юлия Васильевна в 1924 году уже в Москве, во Вхутемасе, тоже по мастерской Кардовского, переехавшего в первые годы революции в Москву.
Дыханием революции овеян 1917 год, ставший повортным не только в развитии страны, но и в развитии искусства Юлии Разумовской. Жизнь первых лет революции, полная лишений, но необычайно напряженная духовно, заставляет каждого художника искать свое место в новом строю.
Разумовская создает в годы революции серию акварелей "На улицах Москвы (московские типы)". Перед нами проходят представители различных слоев населения и точно доносят до нас дух эпохи первых послереволюционных лет.
1925 год принес Разумовской знакомство с древней своеобразной культурой, обычаями, людьми Средней Азии.Она была членом экспедиции по рестоврации древних памятников архитектуры. Перед художницей открылся совершенно удивительный мир и возникла особая "Бухара" Разумовской - в масле, угле, акварели, карандаше: портреты, пейзажи, натюрморты, бытовые сцены.Вклад Разумовской в разработку восточной тематики представляет несомненный интерес. Обоятельны образы девушек - узбечек в цветных национальных костюмах (девушка-узбечка на ковре, 1928, находится в Художественном музее Татарстана, Казань, и Узбекская девушка). Значительны мужские портреты. Старый дунганин, Казах из Токмака, Азиз-баба из Бухары - во всех этих людях, молодых и старых, художница передает сложность их внутреннего мира, глубину переживаемых чувств. С большим интересом воспринимаются произведения жанровой тематики. Это сцены чаепития в чайханах, встреч на базарах и книжных рядах. И в каждой из них традиции Востока, характерные национальные черты нашли умное, темпераментное, яркое воплощение (В чайхане, Бухара, Лавочка).
Легенда о старой бухаре. 1927. Холст, масло, 55х50. Курганский областной художественный музей
Ранним этапом в творчестве художницы называют серию работ "Бухара". Эти работы самобытные, зрелые по мастерству, являются интересной страницей в русском изобразительном искусстве.
В 1930-е годы в творчестве Разумовской намечается несколько направлений. Об одном из них хочется сказать особо. В 1937 году, готовясь к знаменательной, этапной для советского искусства выставке "Индустрия социализма", художница едет в худодественную командировку на Челябинский тракторный завод. Она создает портреты стахановцев, пишет этюда в кузнечном и литейном цехах, картину "Выход трактора с конвейра". "Портрет стахаонвки Орешкиной", - социальный эпический портрет советсткой женщины - строителя социализма.
Четыре работы из серии ЧТЗ подарены художницей Новокузнецклму музею со словами "По-моему именно они смогут представлять наибольший интерес в вашем индустриальном городе".
ЧТЗ. В кузнецком цеху. 1937. Картон, масло, 54х73.
Значительным явлением в творчестве художницы стала работа над "Крымской сюитой".
Крым. 1938. Картон, масло. 22х31,5.
Воздухом, светом, солнцем, ощущением радости бытия пронизаны работы "Татарка с ребенком", "Рустем с козлятами" (обе теперь находятся в собрании Новокузнецкого музея).
С конца 40-х годов постоянной темой в творчестве художницы становится Северный Кавказ. Курортные городки - Ессентуки, Кисловодск, Пятигорс с их уютом и покоем предстают перед нами в своей неповторимости.
Цветы на окне. 1947 год. Картон, масло. 55х63
На Северном Кавказе особое внимание художника привлекают люди. Здесь написаны портреты: «Федя-гармонист» (1947 г. ЕКМ), «Пильщик» (1950). В результате поездок по Северному Кавказу Ю. В. Разумовской создана целая галерея портретов виднейших врачей Кавказских Минеральных вод (Ессентукский краеведческий музей).
Гудауты. На закате. 1975 год. Бумага, пастель, 44.7х65.4
На Северном Кавказе пережиты Юлией Васильевной и трудные годы Великой Отечественной войны. Художница работала в госпиталях — писала и рисовала портреты выздоравливающих воинов, оформляла стенгазеты, делала плакаты, устраивала выставки. В Ставропольском Союзе художников она была заместителем председателя правления, руководила студией повышения квалификации художников.
Мужчина в кепке. 1947 год. Бумага, гуашь. 28Х26.
В послевоенный период Ю. В. Разумовская запечатлела разрушения, нанесенные этому краю войной. Более двухсот работ кавказского цикла Разумовская передала в дар Ессентукскому краеведческому музею.
Основные послевоенные жанры Разумовской - пейзаж, портрет, натюрморт и интерьер. Увлечение художницей красотой природы, архитектуры, нашло отражение в целом ряде серий: "Москва", "Волга", "Закарпатье", "Таллин". Серия "Таллин" - это, в основном, карандашные рисунки. Если живописные полотна захватыфвают буйством красок, то здесь чутка рука художницы дает возможность любоваться удивительными серебристо-дымчатыми тонами.
Неоднократно пребывала художница и за рубежом. Цикл работ "Поездка вокруг Европы" представляет большой интерес - "Берега Швеции", "Визувий на закате", "Стамбул", "Бухта Золотой рог", "В Копенгагене", -это впечатления об увиденном. Вэтих небольших по размеру зарисовках и этюдах проявилась характерная для художницы острота видения мира, умение почувствовать колорит страны.
Значительное место в творческой биографии занимают портреты. Условно их можно разделить на две большие группы- рабочий человек и люди науки и искусства. Разумовская любит изображать своих героев в привычной обстановке, за работой, дающей радость и сознание высокого человеческого достоинства. Просто правдивой очень душевно написана работа "С устатку". В самом ее названии, в простонародности этого выражения есть чисто русское восприятие труда и отдыха.
В галлерее представителей русской интеллигенции - художник Ф.С. Богородский, хирург А.Н. Рыжих, артист московского театра имени Ермоловой И.И. Беспалов и другие. Среди портретов есть ряд очень удачных крандашных набросков. Таков портрет композитора И.П. Шишова.
С особой теплотой Разумовская разрабатывает интимный портрет. Много раз художница писала портреты своего отца и матери. Этипортреты - подлинный гимн прекрасной мудрости старости. Интересно воспринимается портрет сестры художницы - С.В. Разумовской. Называется работа "Портрет искусствоведа". Решение необычно. За столом, в домашнес фартуке и платье сидит женщина с книгой в руках. Где-то рядом, обычные, повседневные хлопоты по хозяйству, от которых женщин не освобождают никакие званияи должности. Наконец, в доме все сделано. Можно просто присесть, взять в руки книгу и погрузиться в светлый прекрасный мир искусства, который и есть лучшая часть твоей жизни.
Портрет Искусствоведа С.Разумовской
Уже в шестидесятилетнем возрасте Юлия Васильевна обратилась к портрету в скульптуре, впервые прикоснувшись к глине, постигая технику ее перевода в гипс и материал. Ею был выполнен портрет-бюст В. И. Разумовского. Отлитый в бронзе, он передан в дар Саратовскому мединституту, где установлен в главном корпусе. Бюст меньшего размера выполнен ею для Ессентукского краеведческого музея, истории и медицины в Москве, Санкт-Петербурге и Риге.
Более 60 выставок, в том числе 17 персональных, было у Ю.В. Разумовской.
Работы художницы хранятся в собраниях ГТГ, в музее Гуггенхайм в Нью-Йорке, во многих провинциальных музеях в России, а также в частных коллекциях.
Базар. Продавец шерсти. Из путешествия по Средней Азии, 1971 год. Холст, масло, 66х54
Основные произведения: «Автопортрет» (1924, ГТГ), «Бухара. Вечер» (1925, ГТГ), «Портрет хирурга В. И. Разумовского» (1929, ГТГ), серия работ «На улицах Москвы. Московские типы» (1920—1922, МК СССР), серия работ «Старая Бухара» (1925—1930, ГТГ), пейзажи Москвы (1930—1950), «Портреты стахановцев Челябинского тракторного завода Орешковой и Быкова» (1937, Новокузнецкий музей изобразительного искусства), «Пушкинские места в Гурзуфе» (1939, Государственный музей А. С. Пушкина), «Раненый летчик капитан Штанев» (1943, Народная галерея в Ессентуках), «Столяр за работой» (1949, Пермская государственная художественная галерея), «Портрет заслуженного врача А. В. Вирабова» (1957, Народная галерея в Ессентуках).
Баржа на реке. Холст на картоне, масло 50х70
Юлия Разумовская скончалась у себя дома в Москве, в доме художников на Масловке, в 1987 году. Рядом с ней до конца ее жизни находилась ее сестра Софья Разумовская, ее любимый племянник Дмитрий Богородский и Ваш покорный слуга.
|
2011-2012 Fedor Bogorodskiy
